В ожидании козы - Страница 4

– За нас вы можете не волноваться. Мы тут все окрестности знаем.

– Называйте его на «ты», – сказала мать. – Это же ваш родной отец. Отец… Господи, Толя!

Мать упала головой на стол и зарыдала. Отец стал ее успокаивать.

Мы с Вадом молча сидели за столом. Я знал, о чем думает Вад, а Вад знал, о чем думаю я. Мы думали о двух пацанах, которые ходят на речку в сопровождении родителей. Их прозвали братиками-исусиками. Это были тихие, прилизанные пацаны. Купались они около берега. Если братики-исусики заплывали чуть дальше, мать звала их назад: «Братики! Вернитесь-ка, утонете!» Над этими пацанами потешалась вся речка.

– Мы привыкли купаться одни, – сказал я, когда мать успокоилась и отец снова сел за стол.

– Мало ли что привыкли. Отвыкайте.

– Толя, ты им построже прикажи, – сказала мать, вытирая слезы. – Они могут и не послушаться. Мотнут завтра чуть свет и притащатся ночью.

– Могу и построже. Без моего разрешения – ни шагу из дому. Ясно?

– Даже в уборную?

Отец еще не знал, что я обладаю чувством юмора, и принял вопрос за чистую монету.

– В уборную можно.

– А к колодцу?

– Можно.

– А за грибами?

– Нельзя.

– Они растут у нас во дворе на навозной куче.

Отец перестал есть и посмотрел на меня. Мать заметила его взгляд.

– Ох, Толя! Такой насмешник. Как начнет над матерью издеваться. Плачу от них каждый день. Это он все в книгах научился. Ты бы проверил, что он за книги читает. Может, они плохие?

– Книги, – проворчал отец. – Книгами сыт не будешь… Меня отец чуть свет поднимал в кузню. От зари и до зари. Держу молоток, а глаза слипаются. Вот и все книги.

– Ну и что хорошего? – спросил я.

– Вот так всегда – ты ему слово, а он десять, – вставила мать свое любимое выражение.

– Не десять, а четыре.

– Толя, возьми их в руки, заставь работать как следует, а то ишь, совсем распустились. Мать ни во что ставят.

– Заставлю, будь спокойна. Вадим, подай воды.

– Чего? – не понял Вад.

– Сходи в сени и принеси воды.

Отец сказал это обычным тоном, но за столом наступила тишина. Еще никто и никогда не заставлял моего гордого брата вставать из-за стола и приносить что-то.

– Я схожу, – встала мать, но отец положил ей руку на плечо. – Сиди, ты и так намоталась.

Вад быстро посмотрел на меня и продолжал есть.

– Ты что, глухой?

Вад медленно отложил ложку, медленно встал, еле передвигая ноги, дотащился до дверей и пропал.

– Это он нарочно, – разъяснила мать. – Теперь через полчаса вернется. Попросишь какое дело сделать – неделю будут волынить.

– Придется за них взяться как следует. У тебя сохранился мой плотницкий инструмент? По вечерам буду учить их плотничать. Пока не устроюсь на работу, можно табуретки на продажу делать.

Табуретки… Я представил его себе сидящим на базаре перед грудой табуреток… «Кому табуретку? Налетай на табуретки!».

Нет, настоящий отец не нравился мне все больше и больше. Видно, нам не удастся найти общий язык.

– Принудительный труд, – сказал я, – широко использовался у древних римлян и греков. Это называлось рабствам. Но в дальнейшем человечество сознательно отказалось от него, так как труд рабов был непроизводительным сравнительно с трудом свободного человека.

Фраза получилась очень красивой. Отец даже перестал есть.

– В каком он классе?

– В седьмом.

Отец покачал головой.

– Шустрый. Понахватался.

– Поучи его, Толя, поучи. Такой огрызок.

– «Огрызок» – не литературное выражение.

– Ну хватит! – хлопнул отец рукой по столу. – Может, ты, Виктор, и умный, но родителей должен слушаться.

– Взаимоотношения детей и родителей должны строиться на принципах равенства и взаимного уважения, только в этом случае они принесут обоюдную пользу.

Вторая фраза получилась еще лучше первой.

– Может, он и вправду не то читает? – усомнился отец.

– Откуда я знаю. Меня целый день нету. А вдруг он с какой шпаной связался, они и учат всему. Недавно нашла на печке книжку, нарисованы одни страсти: то душат, то режут, то стреляют.

– Книжки перед чтением будешь показывать мне.

– И учебники?

– Хватит умничать!

Отец отодвинул от себя еду и стал читать лекцию на тему «Родители и дети». В это время вернулся Вад с кружкой воды. Он страшно медленно протащился по комнате, еще медленнее поставил кружку на стол и стал слушать лекцию. Лекция, видно, ему не нравилась, потому что брат мрачнел все больше и больше.

– Хочу каши, – вдруг сказал он.

На его слова отец не обратил внимания.

– Хочу каши, – сказал Вад громче и уточнил: – манной.

Это тоже осталось без внимания. Тогда Вад задрал вверх голову, как волк, и затянул:

– К-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-ши-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и, ка-а-а-а-а-ши-и-и-и-и-и… ка-а-а-а-а-ши-и-и-и-и.

Отец даже поперхнулся.

– Что с ним? – пробормотал он.

– Просит манной каши, – объяснила мать.

– Так дай.

– Где я возьму? Один раз отпускали за всю войну…

– Так что он, не понимает?

– Понимает. Нарочно доводит. Так каждый день.

– Ка-а-а-ши-и-и-и-и-и…

– А ну замолчи! – сказал отец.

– Да-а-а-а-а-й…

– А ну, кому говорю!

– Ха-а-а-чу-у-у-у-у…

Отец подскочил к Ваду и трепанул его за ухо. Ему не надо было этого делать. Вед был очень гордым человеком. Отец не успел отдернуть руку, как Вад вцепился в нее зубами. В ту же секунду тело Вада кувыркнулось в воздухе, и брат улетел на печку.

– Насилие – признак бессилия, – изрек я.

К этому времени отец, видно, уже крепко подзавелся. Он бросился ко мне и ухватил за шиворот. Я оставил в его руках воротник рубашки, юркнул между ног и скрылся под кроватью. Оттуда я перелез за сундук. Между сундуком и запечной дырой было немного свободного места. Я проскочил его удачно: отец в то время искал меня под кроватью. Оттуда торчали его толстые трофейные подошвы.